Жаловали намъ люди г[оспо]д[а]ръские Свиблане, Дюка с потужники своими, а з Девича Села Иванъ а Хома Левошко, а зъ Язна Каръпъ Собачиничъ на боярына г[оспо]д[а]ръского Полоцъкого Андрея Михайловича ѡ томъ, штожъ дей ѡнъ держить село Горъспле, а перед тымъ с того села люди его посполъ з нами стан поднимали, а теперечы намъ в становомъ помогати не хотят.
      И Анъдрей к тому рекъ: я тое земли не ѡтчичъ; есть ѡтчичъ, але летъ своихъ еще не дорос, нижли теперъ его тутъ нетъ, естъ на службе. А потомъ положилъ перед нами листъ славное памети Алекъсанъдра, короля его милости, а другий листъ великого кн(я)зя Юрья, черес который их м(и)л(о)сть рачили Петрашка Федоровича и деда его Юрья, протопопа святого Софея, съ села его Горъспля, ѡт всякихъ пошлинъ вызволити, въ которыхъ ѡписано, ижъ в тое село тивуномъ не въежъчати, ани постоевъ чинити, а сябромъ его повоза не возити и подводъ не давати, а на стан не ходити.
      И мы водле тыхъ листовъ въ томъ Анъдрея ѡт нихъ правого знашли.
      Нижли тые люди г[оспо]д[а]ръские мовили: мы ся в тое село, которое Петрашко держалъ, не вступаемъ, леч што Митко землю держал, с тое земли намъ помогали. И Анъдрей рекъ: естли за которого пана воеводы будеть Митько вамъ в чомъ помагалъ або люди его, ѡ томъ шапъку з десяти рублевъ ставилъ до пана Кгаштолъта и до пана Петра. И ѡни не ставячы шапки ѡтказали: не только дей нас, вси ѡ томъ будемъ мовити.
      И мы казали Анъдрею того ѡтчыча передъ собою ѡ семой суботе поставити.
      А при томъ были: кн(я)зь Анъдрей Семеновичъ Соколенъский, а кн(я)зь Тимофей Юръевичъ Соколенъский же, а боярынъ г[оспо]д[а]ръский полоцъкий панъ Василей Михаиловичъ Зеноевича, а хоружий г[оспо]д[а]ръский полоцъкий панъ Федько Семеновичъ Епимаховича.
      Писанъ у Полоцъку, апрель 6 д(е)нь, индиктъ 6.