Всимъ вобецъ станомъ Великого князства Литовъского Левъ Сапега, подъканъцлерый Великого князства Литовъского, староста слонимъский, маръковъский и мядельский, повольные и зычливые службы свои оферую.

Обачывали то усихъ вековъ люди мудрые, же в кождой речы посполитой чоловеку почъстивому ничого не маеть быти дорожшого надъ вольность, а неволею такъ се маеть гыдити, же не только скарбами, але и смертью ее одъ себе отганяти есть повиненъ. А прото люди почъстивые не только маетности, але и горлъ своихъ противъ кождому неприятелю выносити не жалують, абы подъ ихъ окрутное опанованье не приходили, а з волности своее будучи злуплени, водлугъ воли и мысли ихъ яко невольники не мусели жити. Але вже мало бы и на томъ было, ижъбы чоловекъ з неволи от посторонного неприятеля былъ воленъ, кгды бы домового неприятеля надъ собою терьпети муселъ. Тогды тотъ монъштукъ або удило на погамованъе кождого зуфальцу есть вынайдено, абы, се боячы права, от кожъдого кгвалъту и збытку погамовалъ, а надъ слабшимъ и худъшимъ не паствилъсе и утискати его не могъ, бо для того права суть постановлены, абы можному и потужному не все было вольно чынити. Яко Цыцеро поведилъ, ижъ естесмо невольниками правъ для того, абысьмы вольности уживати могли. А естли жъ чоловеку почъстивому ничого нетъ мильшого надъ тое, кгды, во отчызне своей безп[е]чне мешкаючы, не боитсе, абы его хто на доброй славе его змазати албо на теле и на здоров[ъ]ю его образити албо теж на власно[й] маетности его укрывдити могъ, тогды то ничому инъшому, одно праву причитати мает, за которым од кождого в покою седить, а жадного усилства, обелжен[ь]я и укривжен[ь]я на собе не поносить, бо тот цель и скутокъ усих правъ естъ и мает быти на свете, абы кождый добрую славу свою, здоровъе и маетност[ь] в целости мелъ, а на том всем жадного ущирбку не терпел. И то ест наша волност[ь], которою се мы межи иншыми народы хрестиянскими хвалимъ, же пана, ижбы водле воли своее, а не водле правъ наших пановал, над собою не маем, а яко славы учстивое, такъ живота и маетности волно уживаем. Бо хто бы колвекъ с тых трох речей в чом насъ укривдити и подлугъ уподобан[ь]я своего, а не водле прав нашых надъ нами паствитисе мел, тот бы вжо не паном нашим, але сказителем прав и волностей наших был, а мы бысмо неволниками его быти мусели. И слушне за правду маемъ, за што пану Богу дяковати, же под панованьемъ королей ихъ м[и]л[о]сти и великихъ князей, пановъ наших, тую владзу и вольность у рукахъ своихъ маемъ, а права сами собе творачы, яко найбольшей можем, волности своее во всем постерегаем, бо не толко сусед а сполный нашъ обывател[ь] в отчизне, але и сам г[о]с[по]д[а]ръ, пан нашъ, жадное звирхности над нами заживати не может, одно толко, колко ему право допущает. Прото, маючи таковый скарбъ в руках наших, который жадною сумою преплачон быти не может, пристоит кождому почстивому ч[о]л[о]в[е]ку, абы о нем ведал, а будучи добре ведомый, абы яко самъ себе и попудливости свои гамовалъ и водлугъ права писаного справовалсе, а никого не кривдилъ, такъ, если бы одъ кого былъ укривжонъ, абы ведал, где обороны и лекаръства в кривъде своей искати маеть, бо яко одинъ сенаторъ рымский другого штрофовалъ, же права отъчизны своее не умелъ, такъ кожъдый обыватель годенъ естъ наганенья, который вольностью се фалить и правъ своихъ умети и розумети не хочеть, которым правомъ усю вольность свою обварованую маеть. А если которому народу встыдъ правъ своихъ не умети, поготовю намъ, которые не обчым яким языком, але своимъ власнымъ права списаные маем и кождого часу, чого намъ потреба ку отпору всякое кривды, ведати можемъ. А ижъ тая трудность передъ тым непомалу до того заважала, же не кождый статутъ могъ мети для трудного и долъгого переписованья, тогды и в том, той потребе кождого обывателя фолькгуючы и пожитку речы посполитое служечы, важыломъсе того тую працу на себе подъняти, а кошту и накладу своего не жалуючы, абыхъ то в друкъ подалъ а дорогу лацнейшую и снаднейшую кождому ку ведомости права показалъ, к[г]ды жъ то вжо в рукахъ своихъ кождый, коли похочеть, мети можеть. Прошу, рачъте жъ, в[аши] м[илости], тую працу от мене вдячне приняти, а, маючы вольности свои, правомъ добре объварованые, того постерегати, абысте до судовъ и до трибуналовъ не только людей добрыхъ а тыхъ правъ нашихъ добре умеетныхъ обирали, але боящыхъсе пана Бога и цнотливыхъ, которые бы не для пожытку своего а ку шкоде ближнего, для лакомъства своего и для подаръковъ права выкручали, але, простымъ трыбомъ идучы, светое правды и справедливости постерегали, а тую вольность, которою се тешимо, в целости намъ заховали. С тымъ се ласце и милости вашм[о]стей братеръской поручаю.

Перевод (О. Лицкевич, 2002):

Всем без исключения сословиям Великого княжества Литовского [я], Лев Сапега, подканцлер Великого княжества Литовского, староста слонимский, марковский и мядельский, добровольно и благожелательно службы свои жертвую

Во все времена люди мудрые замечали, что в каждом государстве [речы посполитой] человеку благочестивому ничто не должно быть дороже, чем свобода. А неволею [этот человек] так должен тяготиться, что для избавления от нее не только сокровища свои, но и самую жизнь положить обязан. Поэтому люди благочестивые не только имущества, но и жизней своих не щадят, лишь бы только не попасть под жестокое владычество неприятеля, не утратить свободу и не жить, рабски подчиняясь чужой воле и мысли. Но что проку человеку жить в свободе от внешнего неприятеля, если терпеть должен над собою неприятеля внутреннего? Вот и придумано удило для обуздания каждого своевольного человека, чтобы [он] боялся ответственности за каждое учиненное насилие и злоупотребление, и не возвышал бы себя над слабым и убогим, и притеснять бы их не мог. Ибо право [именно] для того и поставлено, чтобы не всё вольны были бы чинить богатый да сильный (как Цицерон сказал: мы должны стать невольниками права для того, чтобы сами могли пользоваться свободой).

А если же человеку благочестивому ничего нет милее, чем в Отчизне своей жить в безопасности, не боясь хулы доброму имени или насильственного повреждения здоровья, или каких-либо кривд, [связанных] c личным имуществом, то в этом ему поможет не что иное, как право, благодаря которому [человек] в покое живет, и никто не может его оболгать и обидеть. Ибо у всякого права та цель и то назначение есть и должны быть, чтобы каждый [человек] добрую славу свою, здоровье и имущество в целости имел и не терпел в них ни малейшего вреда.

И в том заключается наша вольность, которою мы гордимся меж других народов христианских, что государь нами правит не по воле своей собственной, а согласно праву нашему. Также и в славе доброй, вольно распоряжаясь своей жизнью и имуществом, [живем], ибо если бы кто-нибудь в тех трех вещах в чем-либо нас ущемить посмел и по прихоти своей, а не по праву нашему, над нами бы правил, то был бы [он] уже не государем нашим, а нарушителем прав и вольностей наших, а мы бы рабами его должны были бы стать. И вполне справедливо (за что Пану Богу благодарность), что под правлением их милостей королей и великих князей, государей наших, ту власть и вольность в руках своих держим и, право сами себе создавая, как можно тщательнее вольности свои блюдем, так что не только сосед и самый обычный обыватель в Отчизне нашей, но и сам государь пан наш никаких властных полномочий осуществлять над нами не может, кроме тех, которые ему позволяет право.

И вот, имея в руках своих столь бесценное сокровище, надобно каждому благочестивому человеку знать о нем, чтобы, хорошо разбираясь [в праве], злые наклонности свои усмирять и действовать по праву писанному, не обижая никого, а кривду потерпев от кого-либо, чтобы знать, где защиту и противодействие найти от той кривды. Ибо, как один сенатор римский другого укорял за незнание права Отчизны своей, так и каждый обыватель достоин посрамления, если вольностью своей пренебрегает и прав своих уметь и разуметь не хочет - тех прав, которые стоят на страже его вольности. А если какому народу стыдно прав своих не знать [не умети], то тем более [стыдно] нам, имеющим право писанное не на каком-то чужом языке, но на своем собственном, и могущим в любую минуту узнать все необходимое для отпора всякой кривды.

Но прежде возникала одна существенная трудность - не каждый мог иметь у себя Статут, который [надо было] долго и трудно переписывать. Тогда, помня и заботясь о потребностях каждого обывателя и служа государственной пользе, я рискнул взять на себя этот труд и, не жалея личных средств, отдал [Статут] в печать типографскую и каждому к знанию права показал легчайшую и удобнейшую дорогу. И поскольку уже каждый желающий может приобрести [этот Статут], прошу, извольте же принять от меня труд этот милостиво и с благодарностью. И, имея вольности свои, правом хорошо защищенные, следите за тем, чтобы в суды и трибуналы выбирать людей добрых и сведущих в тех правах наших, [людей] богобоязненных и добродетельных, которые не для корысти своей и на вред ближнему ради мздоимства и подарков законами бы крутили, но, просто чиня правосудие, блюли бы святую правду и справедливость и ту вольность, которою тешимся [мы], в целости нам сохранили. С тем ласке и милости ваших милостей братской себя поручаю.